КРАСНОАРМЕЕЦ РУБЦОВ ИОВ ФЕДОРОВИЧ

Я родился в 1900 году в деревне Лопята неподалёку от Добрянки. Детство было тяжёлым: война, революция, голод… Но мать всегда твердила: «Будь честным, работай и всё у тебя получится!» Потом была молодость: образование три класса получил. Учитель всё твердил, помню: «Грамота всегда пригодится!» А потом и колхоз. Всё работал, прочитал Горького и пару книг Ленина. Встретил её и женился. Соседская девка – Марфа Васильевна. Вместе в колхозе на работах, всё вместе. Детей мне родила, один краше другого. Но всякое бывало. В 37-ом, кажется, приходим на работу, а ни председателя, ни бригадиров нет. Забрали, говорят, увезли… Куда и за что, кто его знает? Всякое бывало…

22 июня 41-го выдалось солнечным. Было утро, как помню, день выходной. Вдруг созывают всех. Новый появился, не помню, как его, с партийной организации… всё меня ругал, что в партию не иду… Говорит: «Война началась! Но мы, – говорит, крепко бьём фашистского гада – хищника империалистического! Малой кровью разобьём Гитлера!»

Шли дни… повестка. Новую часть сформировали под Кунгуром. Погнали туда в лагеря. Голод, холод. День и ночь маршируем, стреляем. Как тяжело браться за винтовку после косы. Политрук собирает и говорит: «Бьём гадов на всех фронтах! Скоро Гитлера разгромим!» – «Да как разгромим-то, – товарищ спрашивает, – коли немец уже Смоленск взял? Долго как-то по-быстрому громим?»

А так все молчали в основном. Меньше говори – больше делай, спать и есть хочется, нутро горит. Осенью нас погрузили. Дивизия у нас 379-я, как сказали, едем громить врага под Москвой! Ехали в теплушках, а я всё лежал, думал: да как мы так немца-то громим все, да громим, а он никак не закончится? Сколько ж их?! Вернусь ли домой? Написал Марфе пару раз, ответы односложные, чернилами понамазано в половине письма, сопли всё… Баба, что с неё взять…

Когда подъезжали к Ярославлю, наш эшелон бомбили фашисты. Мы ж их бьём, где наши?!

6 декабря мы пошли в первый бой! Немец лупит из пулемётов, везде взрывы. Ротный кричит: «Вперёд! Родные!» Ой сколько полегло, я лицом в снег! Вперёд идти? А куда вперёд-то? Кругом поле снежное снегу намело – не пройти! Где вперёд-то этот?! Взводный справа, ору, что делать? А он улыбается… Я к нему, ору: «Что делать, товарищ сержант?!» А он улыбается, а дыхания-то нет. Отвоевался…

Я не помню больше ничего, шум в ушах, кто-то стреляет и бежит… Вечером мы выбили немца из траншей. Из роты половина выбита. Собрали, говорят: «Клин должен быть взять завтра! Молодцы, сражались, как соколы!» А эти соколы припорошенные уже лежат, не разобрать, кто есть кто.

Снова идём вперёд, 9-го выходим к Спас-Заулку. «Немца громят, враг бежит!» – только и слышно. А как его громят-то? У нас полбатальона полегло! Что ж мы его громим, и они бегут, да вот отстреливаются как-то больно удачно! Жрать охота. Холод, вши… да валенки ещё колючкой порвал…

10 декабря мы снова бежим в атаку, опять нас подпустили и прижали огнём, не высунуться. Вдруг вижу, Марфа по полю идёт, не понимаю, что такое. Выстрелы прекратились, солнце светит. Иду к жене, обнимаю. Идём, говорит, я тебе есть приготовила, да в баньку сходишь! Смотрю, товарищи стоят, смеются все. Сержант улыбается, хлопает по плечу… Ну, иди, говорит, Иов! Учиться не забывай! Дак он же мёртвый! «Товарищ сержант, а вы что ль не мертвы?» – спрашиваю. Смотрю, а его и рядом нет. Смотрю на Марфу, а она исчезла. И всё исчезло. Оглянулся, только себя вижу, лежащего в воронке, в луже ещё горячей крови.

И вот меня нет, а я есть. Я не вижу и не слышу, но знаю.

Марфе пришло извещение о том, что я дезертир и был расстрелян. Не знаю, как так получилось. Кто в меня стрелял, куда я бежал? Снег и поле, огонь кругом! И вдруг меня нашла похоронная бригада. Пишут Марфе, что муж ваш, Марфа Васильевна, погиб геройски, за Родину, как говорится, за Сталина, дорогого и родимого вождя нашего! Ну хоть пенсию бабе платить будут – и то вперёд!

А потом пошла переписка, стали выяснять, кто виноват, кто прав! Вы там извиняйте, я не танк, не генерал, воевать по-сильному не мог. Не получилось, выходит, из меня настоящего солдата? Но я, мои товарищи, сделал то, что мог! Я бежал, куда не знаю, стрелял вроде во врага. Нам приказали – мы и бежали. Как понял, так и воевал! Разбирайтесь там сами, а я за Родину погиб! Родным убитых только пенсию платите, прошу вас!

В Книге памяти про меня напишут, что я убит в апреле 1942 года. А я и не видел апреля этого, 42-го. Ну да и ладно…

Юнкоры гимназии №31